Презумпция оспоримости сделок, нарушающих требования закона или иного правового акта, отраженная в новой редакции ст. 168 ГК, противоречит европейской правовой традиции и может обернуться серьезным вредом для правоприменительной практики. Эту опасность необходимо нейтрализовать, обратившись к системному толкованию норм ГК.

Такой взгляд представил профессор кафедры гражданского права СПбГУ Даниил Тузов, признанный специалист в области недействительности сделок, обладатель научной степени доктора юридических наук в России и доктора римского и гражданского права в Италии. Его исследование «Lex ‘quasi’ perfecta? О новой редакции ст. 168 Гражданского кодекса РФ и фундаментальных цивилистических понятиях», опубликованное в сентябрьском номере журнала «Закон», размещено в открытом доступе в библиотеке Zakon.ru.

Кардинальный переворот – с ничтожности на оспоримость – в подходе к квалификации не соответствующих закону сделок неслучайно стал одной из самых спорных новелл реформируемого ГК (см. также здесь). Шаг, сделанный российским законодателем, нехарактерен для европейского частного права – практически все гражданские кодексы романо-германской правовой семьи исходят из презумпции ничтожности не соответствующих закону сделок (например, § 134 немецкого BGB, art.1418 итальянского Codicecivile, art.3:40(2) нидерландского BurgerlijkWetboek).

Мотив, движущий разработчиками проекта изменений ГК, раскрывается в Концепции развития гражданского законодательства (п. 5.2.1):

«Судебная практика признания сделок ничтожными на основании статьи 168 ГК получила в настоящее время весьма широкое распространение. Тем самым стабильность и предсказуемость гражданского оборота поставлены под серьезную угрозу».

Однако предложенный способ решения этой проблемы оказался парадоксален: вместо снятия причин распространения ничтожности сделок (т.е. придания законодательству большей гибкости, чтобы сделки не вступали с ним в противоречие) был ограничен сам институт ничтожности сделок (то есть фактически дан «зеленый свет» сделкам, не соответствующим закону). Излишне репрессивный подход сменился реабилитацией незаконных сделок, введением презумпции их действительности.

Необходимость ограничения общего правила о ничтожности сделки, не соответствующей закону, действительно существует. Но иностранные правопорядки решают эту проблему не изменением традиционного соотношения правил о ничтожности и оспоримости, а путем поиска критериев толкования нарушаемых сделкой норм, позволяющих оценить, когда природе этих норм соответствует санкция ничтожности за их нарушение, а когда более адекватными являются другие меры. В этом контексте, например, в Италии принято говорить о «степени императивности» нормы, о том, является ли эта степень таковой, чтобы вызвать ничтожность не соответствующей этой норме сделки. Правда, нужно признать, что такой подход при всей его взвешенности и разумности предполагает установление каждый раз смысла нарушенной нормы закона, что не всегда легко и может породить немало споров. В случае сомнений правоприменитель должен все же исходить из ничтожности нарушающей императивную норму сделки.

Приблизится к такому подходу европейских правопорядков, требующему оценить смысл нормы, прежде чем делать вывод о ничтожности или оспоримости сделки, не соответствующей этой норме, позволяет критерий интереса, установленный в п. 2 новой редакции ст. 168 ГК. Противоречащая закону сделка, посягающая на публичные интересы либо права и охраняемые законом интересы третьих лиц, по-прежнему является ничтожной. Выходит, оспоримой является лишь та незаконная сделка, которая нарушает интересы исключительно одной из ее сторон? Если такое толкование верно, то, учитывая, что при заключении незаконной сделки с высокой долей вероятности будут нарушены публичные интересы или интересы третьих лиц, говорить об общем правиле оспоримости незаконных сделок сложно. Скорее, речь идет о приеме юридической техники, позволяющем совместить в ст. 168 ГК два общих правила с разной сферой применения – одно о ничтожности (для незаконных сделок, нарушающих публичные интересы или права и интересы третьих лиц), другое об оспоримости (для незаконных сделок, нарушающих права исключительно сторон таких сделок).

Впрочем, даже формальное установление презумпции оспоримости незаконных сделок может сориентировать суды на необходимость доказывания стороной процесса нарушения публичных интересов конкретной незаконной сделкой. Однако это вступает в резкое противоречие с концепцией ничтожности. Ничтожная сделка недействительна с момента ее совершения (п. 1 ст. 167 ГК) и независимо от признания ее таковой судом (п. 1 ст. 166 ГК). Значит, при рассмотрении конкретного дела она должна быть оценена судом во всех случаях в рамках установления юридической квалификации спорных отношений, а не только в рамках отдельного требования о применении последствий недействительности ничтожной сделки. Еще абсурднее ситуация выглядит, если на месте правоприменителя окажется не суд, а, например, регистрирующий орган или нотариус, призванные совершить юридически значимое действие на основании очевидно ничтожной (в силу п. 2 ст. 168 ГК) сделки. Неужели они должны будут либо обратиться в суд для констатации ничтожности сделки, либо совершить вопреки закону требуемое юридически значимое действие?

Рецептом против такого развития практики может стать системное толкование норм ГК, при котором внимание будет обращено не только на «перевернувшуюся» ст. 168 ГК, но и на общие правила о недействительных сделках, согласно которым ничтожная сделка ничтожна независимо от признания ее таковой судом (п. 1 ст. 166 ГК).